Наследие подмосковной усадьбы в контексте государственной политики 1920-х годов (Обзор материалов московских архивов ГАРФ и ЦГАМО)
Активная разработка усадебной тематики только началась. Наиболее приоритетными темами здесь являются история значимых в художественно-историческом отношении дворянских имений, история изучения усадеб (в первую очередь деятельность ОИРУ), организация там музеев. Объектами исследования служат, как правило, сравнительно небольшой круг известных усадеб России. В значительной степени это объясняется узкой иеточниковой базой, введением в научный оборот лишь отдельных комплексов источников по теме. От степени выявления всевозможных архивных и печатных материалов по усадебной тематике, составления специальных каталогов и указателей в значительной мере зависят масштабы, направления и глубина будущих исследований.
Перспективными выглядят сегодня работы по изучению архивов учреждений, имевших отношение к судьбам многочисленных усадеб после Октябрьской революции 1917 года. Действенное участие в сохранении и музеефикации усадеб, спасении отдельных памятников принимали участие Наркомпрос РСФСР с его подразделениями: Главнаукой, Центральными государственными реставрационными мастерскими (ЦГРМ), губернскими музейными подотделами и коллегиями и др., фонды которых хранятся в государственных архивах Москвы и областей. Но гораздо большее число усадеб оказалось в послереволюционные годы в орбите многочисленных советских учреждений и организаций: губернских, уездных и волостных исполкомов, земельных и иных их отделов, устроивших в имениях совхозы, коммуны, школы, больницы, дома отдыха и т.д.
Каждое советское учреждение и организация, в зависимости от профиля и специфики деятельности, по-своему «осваивало» дворянское гнездо и собирало различного рода материалы (описи имущества, планы, справки). Совокупность материалов, отложившихся в фондах многочисленных учреждений, имевших отношение к судьбе имений, представляет громадную по объему источниковую базу.
Итак, рассмотрим, какие источниковые массивы отложились в первые послереволюционные годы о судьбах русских усадеб. Обзор этих материалов лучше давать по двум основным типам усадеб (по способу использования): музеи-усадьбы и усадьбы, переданные под советские хозяйства или иные цели.
Остановимся на первом комплексе источников, отложившихся в результате деятельности музеев в усадьбах. Значительный массив материалов по этой теме хранится в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), в фонде Наркомпроса и Главнауки: протоколы заседаний коллегий наркомата, докладные записки, заявления и справки сотрудников Главнауки и заведующих музеями - усадьбами, переписка Музейного отдела с этими музеями, отчеты последних, акты различных комиссий о результатах обследования, мандаты, сведения о личном составе, штатах, инвентарные описи музеев - усадеб и т.д.
Все эти источники имеют большое значение при изучении истории, ис-торико-художественной значимости памятников, их состояния, внутреннего убранства усадеб, ремонтно-реставрационных работ, финансирования музеев Центром, отношения местных и центральных властей к музеям и т.д. Заведенные в делопроизводстве Наркомпроса и Музейного отдела самостоятельные дела сохранились сегодня в ГАРФе. Так, по известным усадьбам-музеям Архангельскому, Кусково, Никольскому-Урюпино известно по 10 - 12 дел, по Покровскому-Стрешневу, Мураново, Останкино, Абрамцево, Поречье - по 5 - 8 дел, по Ольгово - 3 дела и тд.(1). Эти, а также другие усадьбы - памятники представлены также и отдельными документами или их комплексами в составе многих других дел и их выявление требует уже просмотра не столько описей, сколько самих дел.
Материалы ГАРФа по усадьбам дают немало информации не только об истории возникновения и деятельности музеев и значимости истори-ко-художественных памятников, но и о государственной политике по отношению к наследию прошлого в целом. Документы свидетельствуют не только о скудном финансировании музеев и мизерном окладе их сотрудников, но и о борьбе Наркомпроса с частыми попытками властей занять ту или иную усадьбу. Источники рисуют драматические картины попыток (нередко успешных) занятия усадебных зданий: Покровского -Стрешнево под районный отдел социального обеспечения, Никольского - Урюпино под дом отдыха Наркомата путей сообщения, Поречья (Уваровых) под службы Петровской сельскохозяйственной Академии, Дубровиц - под дом отдыха железнодорожников, Остафьево - также под дом отдыха и т, д.
Переписка о судьбе этих музеев-усадеб свидетельствует об утрате со стороны центральных и местных властей интереса к сохранению в неприкосновенности историко-культурного наследия, об идеологизированном, классовом подходе к памятникам старины, целенаправленном их хозяйственном использовании. Результат этого хорошо известен: большинство музеев в усадьбах были ликвидированы, а сами дворянские гнезда стали использоваться под «социально - культурные» цели.
Усадебные материалы ГАРФа (как и подобные им документы в фонде 54 Отдела письменных источников ГИМ) в целом известны исследователям и частично введены в научный оборот.
Особый интерес, на наш взгляд, представляют фонды областных государственных архивов, где сосредоточены материалы о судьбах огромного пласта не только известных, но и «рядовых» усадеб российской провинции, не тронутых еще исследователями.
Иллюстрацией источникового богатства областных архивов может служить пример Центрального государственного архива Московской области (ЦГАМО), где сосредоточены фонды губернских и уездных учреждений, «осваивавших» после революции русскую усадьбу.
Первую, сравнительно небольшую группу дел составляют материалы, отложившиеся в фондах отделов народного образования, занимавшихся охраной памятников, организацией и руководством усадебными музеями. В этих фондах (ф. 966, ф. 4341) отложилось около 30 самостоятельных дел за 1923 - 1931 годы по наиболее значимым в историко-культурном отношении усадьбам: Абрамцево, Никольское-Урюпино, Дубровицы, Мураново, Ольгово, Царицыно. Этим списком и ограничивается круг усадеб - музеев, отраженных в самостоятельных делах ЦГАМО по этой теме (2).
В делах содержится набор документов, схожих с находящимися в ГАРФе: постановления, протоколы и выписки из них, переписка, акты проверок, заявления, планы, отчеты, описи имущества и др. Но докумен-ты местных фондов областных архивов позволяют более детально проследить организацию и деятельность усадебных музеев, взаимоотношения их с властями. Годовые отчеты музеев - усадеб позволяют реконструировать делопроизводство, основными делами которых были дела: журнал входящих дел, журнал исходящих дел, дела по приему музея, на исключенное и изъятое имущество, прописная книга, инвентарная книга, планы и т. д.
Номенклатура дел существовавших в 1920-е годы музеев - усадеб позволяет реконструировать не только делопроизводство, но и историю ансамбля, различные стороны его использования. Обратимся к сохранившимся документам лишь некоторых усадеб. Ольгово, замечательная подмосковная усадьба Апраксиных, была утверждена как музей - усадьба постановлением Совнаркома РСФСР от 20 августа 1922 года. Тогда, при передаче усадьбы в сеть Главнауки, составлялись перечни не только всех строений, но и движимых памятников, музейного инвентаря (3). Последний в делопроизводственном варианте представлял собой книгу, причем некоторые подобные книги сохраняются до сих пор в архивных фондах.
Особое значение для изучения деятельности музеев представляют «По-комнатные описи предметов», часть из которых уцелела в делах некоторых усадебных музеев. Так, в материалах по Дубровицам Голицыных в покомнатной описи перечислено 1308 предметов: столов, кресел, стульев, диванов, люстр, ширм, ковров, портретов, скульптур, часов и т.д. с указанием местонахождения (вестибюли, приемная, кабинет, комнаты, спальни, лестницы и т.д.) (4).
Обязательным в архивных делах был комплекс документов, отражающих непосредственную деятельность музеев: годовые отчеты с указанием количества экскурсантов, краткие конспекты экскурсий. В делах Ольгов-ского музея, например, находится краткий путеводитель «Музей - усадьба Ольгово» (под ред. Н.Д. Россет) (5). В подобных путеводителях - конспектах легко проследить процесс политизации музейного дела, использование музеея как идеологического оружия, связанное с этим изменение экспозиций.
Хорошо иллюстрируют элементы государственной политики в отношении музеев материалы, касающиеся усадебной земли. В начале 1920-х годов при организации музеев составлялись планы их земельных владений, с указанием точных границ. Свою землю музеи были вынуждены использовать для получения так называемых спецсредств, так как на скудные бюджетные средства музей полноценно существовать не мог. Так, например, Ольговский музей владел 43, а Никольско-Урюпинский 24 десятинами. Последний сдавал 5 десятин под пашни и огород крестьянам и часть жилых помещений под дачи (6), о чем свидетельствуют тексты хозяйственных договоров.
Косвенно о политике государства в отношении ансамблевых музеев свидетельствуют бюджетные и сметные документы, штатные расписания, в изобилии сохранившиеся в архивных делах. Имея скудный бюджет, музеи могли содержать лишь по несколько человек персонала (включая сторожей и технических работников). В начале 1920- х годов в Отраде работало 4 человека, в Яропольце, Ольгово, Абрамцево, Никольском - Урюпино по 6, в Мураново, Кусково, Остафьево - по 8, и лишь в Архангельском, Останкино, Покровском - Стрешнево штаты доходили до 10 - 13 человек. Через несколько лет ряд музеев в целях экономии был переведен на местный, еще более скудный бюджет, а численность сотрудников дополнительно сокращена. Так, в 1926 году штаты музеев - усадеб Абрамцево, Царицыно, Дубровиц составляли по 3 - 4 человека (заведующий, музейный надзиратель и сторож, с окладом от 34 до 81 рубля). Следить такому персоналу не только за музеем, но и за сложным и обширным хозяйством, парками было невозможно и все быстро приходило в запустение (7).
Но наиболее ярко нигилистическая политика государства по отношению к историке - культурному наследию стала проявляться с конца 1920-х годов. Такое изменение общегосударственного курса сказалось на всех отраслях культуры. В области охраны памятников - в ликвидации местных, а затем и центральных памятникоохранительных органов, в уничтожении древних храмов; в области музейного дела - в идеологизации экспозиций и всей научно - просветительской работы, «чистке кадров», начале распродажи музейных ценностей за рубеж, «макулатурной кампании » (утилизации тысяч тонн документов для нужд бумажной промышленности) в государственных и ведомственных архивах.
Со второй половины 1920-х годов государство взяло курс не только на нигилистическое отношение к разнообразным памятникам прошлого, но и на жесточайшую экономию средств, в первую очередь в области культуры. Проводником курса партии и правительства здесь выступали авторитетные тогда органы рабоче-крестьянской инспекции. Все чаще на страницах печати и в выступлениях партийных и советских деятелей разного калибра стали раздаваться требования утилитарного использования памятников и ансамблей под хозяйственные и социальные нужды - совхозы, дома отдыха, школы.
Во второй половине 1920-х годов музейные и научно - краеведческие учреждения и организации были подвергнуты обследованию стороны рабоче-крестьянской инспекцией. Историки культуры и музейного дела практически не обращаются к документальному наследию этого наркомата, хотя в фондах его центральных и местных органов достаточно материалов, чтобы понять мотивы и обстоятельства государственной политики в области музейных учреждений той эпохи. Откровенно были определены задачи обследования учреждений в программе, составленной в ноябре 1926 года в недрах Наркомата РКИ: 4 Проверить центральные и местные учреждения музейного типа (в т. ч. усадьбы и монастыри) всех ведомств, предприятий и организаций с точки зрения возможности объединения слабых и ликвидации ненужных музеев, целесообразности действующих методов собирания, систематизации, учета и хранения музейных ценностей в целях наибольшего освобождения государственного и местного бюджетов от непроизводительных расходов» (8). Целью комплексного обследования усадеб - музеев провозглашалось «выяснение целесообразности существования усадебных музеев с научно - исторической, художественно - бытовой и культурно - просветительской стороны». Программа состояла из почти трех десятков пунктов, среди которых следует назвать: исторические сведения, оргструктура и штаты, руководство, описание территории и усадебных зданий, расходы по ремонту и реставрации, состояние инвентаря, характер и описание фондов, экспозиция, научно - исследовательская и экскурсионная деятельность, роль в краеведческой работе, бюджет и составные его части, схематический план музея, взаимоотношения с губмузеем и музейным отделом, издательская деятельность и др.
Такая детализация обусловила появление обширного комплекса документации по итогам проверки усадеб Московским комитетом РКИ. В архивном деле, составленном из материалов обследования, отложились подробные справки о состоянии десяти усадеб - музеев: Архангельского, Абрамцева, Дубровиц, Кусково, Никольского - Урюпино, Мураново, Ольго-во, Остафьево, Останкино, Покровского - Стрешнево. Обширные справки - ценнейший, почти неизвестный исследователям источник об истории, архитектурном ансамбле усадьбы, ее музеефикации, основных направлениях музейной деятельности и др.
Как было показано выше, заданная Наркоматом программа изначально была нацелена на сокращение сети усадебных музеев, что отражало собственно и заказ высших органов власти. В этой связи показательны и выводы комиссии НК и МК РКИ, обследовавшей музеи в марте 1927 года. По результатам проверки, на заседании Коллегии НКРКИ 17 марта 1927 года (9) было решено сохранить в сети государственных музеев Кусково, Останкино и Архангельское с оговоркой идеологического характера: «...усилить развитие в них (усадьбах) работы по экспонированию материалов по истории быта крепостного населения».
«Нецелесообразным» было признано существование музея в Покровском - Стрешнево, частично занятого жильцами. Рекомендовано было свернуть почти до полной ликвидации музеи в Ольгово и Никольском -Урюпино с передачей музейных главных домов под дома отдыха. Музеи в Остафьево и Дубровицах комиссия рекомендовала сохранить, однако через два - три года и этих музеев не стало, а их усадьбы также оказались занятыми домом отдыха и институтом.
Несмотря на такие сокращения музейной сети комиссия посчитала возможным дальнейшее сокращение расходов на музеи и предложила добывать средства от сдачи земли и помещений в аренду, продажи путеводителей и открыток. Недостатки были усмотрены и в подборе заведующих музеями, которые, по мнению инспекторов, должны были быть не только хорошо знакомы с «музейным делом, но и способны вести культурно -просветительскую работу, заостряя вопросы с социологической точки зрения».
Даже поверхностный анализ материалов проверки 1927 года обнаруживает не только незаинтересованность государства тратить небольшие средства на сохранение музеев - усадеб, но и позволяет отметить тенденцию на идеологизацию музейной деятельности, примитивизм властей в понимании вопроса использования ценнейших памятников старины.
Как видим, в целом непродолжительный, но яркий период деятельности музеев - усадеб в 1920-е годы сравнительно хорошо обеспечен архивными источниками федеральных (ГАРФ) и региональных (ЦГАМО и др.) aрхивов. Но в этих же местных областных архивах содержится немало документов и о судьбе «рядовых» дворянских усадеб, во множестве рассеянных по русской провинции. Искать сведения о них чрезвычайно трудно, так как зачастую неизвестны даже название имения и имя владельца, к тому же многие усадьбы были дотла разорены и разрушены в драматические послереволюционные годы. Внимательное же изучение фондов местных волостных, уездных и губернских органов власти и их отделов (в основном земельного) позволяет найти материалы, относящиеся к использованию и национализации усадеб самых разных масштабов. Так, например, в ЦГАМО находятся десятки значительных по объему дел с документами о судьбах сотен больших и малых имений Подмосковья в первые послереволюционные годы.
Архивные материалы зафиксировали процесс конфискации имений, использования их построек, земли, инвентаря. Среди типовых, чаще всего встречающихся документов по этой теме - доклады и акты осмотра имении, уездные и волостные списки имений, описи инвентаря, акт о приеме усадьбы в ведение земотдела или другого ведомства. В отдельных случаях в делах можно обнаружить весь набор вышеназванных источников, относящихся к отдельной усадьбе. Важнейший комплекс сохранившихся усадебных материалов - «Списки имений, находящихся в ведении волземот-делов Московского уезда» (10). Формуляр подобных списков включал название имения, местонахождение, имя владельца, принадлежность к ведомству после национализации. В списке имений Ленинской волости числится 46, Бедняковской волости - 31, Козловской -16, Ульяновской - 43, Трудовой - 20 наименований. Списки представляют интерес не только для составления полного свода имений, но и указаниями как на бывшего владельца, так и на организации, завладевшие имениями после революции. Так, по спискам 1921 года, Моссовхозу принадлежали в уезде имения Чичерина, Дитерихса, Котлярова, Лунева, Паниной (Марфино), Рябу-шинского (Николо-Прозоровское), Данилова монастыря. Среди других новых владельцев усадеб - Главторф, коммуны, агрономический пункт, школы, опытные станции и т, д.
Наиболее же содержательны дела, сформированные из актов приема и описей имущества хозяйств определенного уезда, переданных Мосгубзе-мотделу в 1918 - 1920 годах. Акты, описи и докладные заключают подробную информацию о состоянии и драматической судьбе многих десятков и сотен подмосковных имений.
В июле 1918 года были, например, осмотрены имения Тучковой, Назарова, Бабуриковых, Шлиппе и др. в Верейском уезде. «Живой и мертвый инвентарь от бывшей неурядицы и неумения крестьян обращаться с с/х орудиями приходит быстро в негодность» (11). Из 34 усадеб уезда по мнению инспектора, «большинство из этих усадеб сильно запущены». Интересно то, что большая часть имений еще находилась в распоряжении бывших владельцев. В докладных записках отмечается, что «почти все имения оказались совершенно без конского состава», что объяснялось военным временем. М.А. Галирин писал, что «обследуя имения, я пришел к заключению, что имения доведены до крайне плачевного состояния... Подобные ведения хозяйства я прямо назову варварскими, ведущими по прямой дороге к полнейшему обнищанию страны».
«Машины, маслобойки, пресса были разобраны и заржавели». Проверяющих из земотдела интересовала экономическая сторона, однако в актах и докладах иногда они указывали на особенности некоторых усадеб. В доме Шлиппе (Вышгород) отмечена красная мебель, а в имении Бого-родск (б.Кунино) «главный дом полон старой мебелью и различной обстановкой (мраморные статуи собак и картина Мадонны)». При имении же Волковой в с. Рождествено проверяющий отметил сани деда Л.Н. Толстого, два трюмо черного дерева и рояль.
Наконец, в комплексах документации, отложившихся в результате обследования есть дела, состоящие из обширных описей имущества имений, передаваемых Мосгубземотделу. Так, например, в деле, составленном из материалов, относящихся к Можайскому уезду, насчитывается 16 подобных описей имений - ферм: Болычево, Горетово, Коровино, Тёсово, Тропарево, Поречье и др. (12). Информационные возможности подобного источника можно проиллюстрировать на примере описи Поречья, усадьбы, принадлежавшей известным московским археологам и общественным деятелям А.С. и П.С. Уваровым. В описи указывается точное количество усадебной земли: пахотной, леса, количество строений - от господского дома до деревянных сараев (всех строений было 35). Наиболее подробно перечисляется разнообразный «живой» и «мертвый» инвентарь, садовые заведения и проч. Указано точное число косилок, маслобоек, жнеек, ушатов, тазов, английских и американских плугов, борон - зигзагов. А описание экипажей представляет собой масштабную картину всех средств передвижения той эпохи: ландо, тарантасы, шарабаны, кареты, трясучки, кор-зинки, коляски, дровни, санки, дрожки, тележки, Подробнейшим образом отражено в описи садовое хозяйство Поречья: о]ранжереи, плодовые деревья (901 яблоня) 59-ти названий, среди которых: Струмиловка, Царский шлем, Московская грушёвка, Русский розмарин, Наследник Николай Александрович, Император Александр и др. Так же детально описан и скот: каждая лошадь или корова названа по кличке, указаны даже года рождений.
Однако при обилии точных данных о хозяйстве в описи совершенно отсутствуют сведения об известном усадебном музее Уваровых. Историко-художественным особенностям имений инспектора внимания не уделяли, видимо, это не входило в их функции.
Сохранившиеся описи имений могут доставить ценную информацию об экономическом состоянии хозяйства, урожайности культур. Так, в описи имения Александрова (бывшее И.М. Коровина) указаны любопытные цифры урожайности. Так, ржи Коровин собирал у себя с десятины 115 пудов, а окрестные крестьяне в своих хозяйствах - 40 пудов; овса Коровин собирал 150, а крестьяне - 35-40 пудов. О доме И.М. Коровина на станции Колочь указывалось, что он выстроен недавно в русском стиле, состоял из 18 небольших комнат с голландскими изразцовыми печами и мебелью. «Может быть приспособлен для сельскохозяйственной школы», - пометил в описи относительно усадебного дома инспектор.
По описям и актам, не все имения имели хозяйственное значение. Так, об имении Горетово (владелица Ливен, в последнее время C.Л. Гурина) сказано, что в нем богатый парк, а хозяйства почти нет. А о Тропарёво инспектор написал, что принадлежит оно покойному Александру Александровичу Армфельду, известному скотоводу и профессору Александрийского сельскохозяйственного института. Имеет научное значение.
Материалы обследований рисуют довольно пеструю картину ведомственной принадлежности имений в первые месяцы и даже годы после революции, что свидетельствует об отсутствии плана национализации, неготовности властей к рациональному освоению экономического и культурного потенциала многочисленных усадеб. Лишь с конца 1919 - 1920 годов Мосгубисполком стал возвращать из разных ведомств усадьбы в ведение Губземотдела, что отражено в протоколах заседаний президиума Мосго-рисполкома.
Итак, краткий обзор материалов о послереволюционной судьбе русской усадьбы, хранящихся в центральном (ГАРФ) и областном (ЦГАМО) архивах, показывает потенциальные возможности расширения источни-ковой базы и направлений изучения данной проблематики. Особенно большие перспективы открываются перед исследователями при работе в областных архивах с фондами советских и хозяйственных организаций, в чье подчинение переходили усадьбы.
Введение в научный оборот разнообразных по форме и происхождению источников позволило бы составить полный свод усадеб конкретного региона, реконструировать постройки, границы, социально-экономическую жизнь, историю, музеефикацию, судьбу историко-художественного имущества и т.д.