Французская книга в русской усадьбе
Исключительная своеобразность старинных русских библиотек создается благодаря обилию в них французских книг XVIII века. Стремительный бег русской образованности явно опережал развитие русского книгопечатания. Десятки и сотни книжных лавок в обеих столицах и крупных губернских городах исполняли комиссионные поручения своих покупателей или же на своих полках и прилавках выставляли новинки блистательной французской литературы, науки, мысли и искусства.
Французская книга XVIII века не только в России, но и во всем мире была тем же, что и латинская для XV-XVI веков. Все лучшее, появлявшееся в других странах, переводилось на французский язык. В России с Шекспиром познакомились при посредстве французского перевода, то же повторилось с Винкельманом, не говоря уже об итальянцах Баккаччо и Тассо или испанцах Кальдероне и Сервантесе. Десятки тысяч книг, главным образом французских, ежегодно ввозились На иностранных судах или сухим путем, нагружали дормезы путешествен- ников. Новинки французской литературы раскупались в Петербурге на Невском проспекте, в Москве на Кузнецком мосту не хуже, чем в Париже.
В каждой помещичьей библиотеке Расин и Корнель, Мольер, Буало и Фенелон, Энциклопедисты Дидро, Монтескье, Д' Аламбер, Дюваль сентиментальный Жеснер, изящный шевалье де Буффлер, Лафонтен, Жан-Жак Руссо и, конечно, неизбежный Вольтер составляли обязательное наполнение книжных шкафов. А рядом с этими авторами-классиками рослыми шеренгами выравнивались Тисненные золотом корешки Большой Энциклопедии и Библиотеки приклю- чений - пространные описания путешествий в Азию, Америку, Индию, на острова Тихого океана Лаперуза, Шардена, Шаппа, писма и мемуары мадам де Севинье, графа Сегюра, Неккера, труды латинских и греческих авторов в пере- водах прозой и стихами, изыскания по античной мифологии, археологии, искус- ству, а в других отделах, нередко поселялись сочинения по ботанике, инженерии, фортификации Линнея, Лапласа. Бесчисленные авторы, целый мир мыслей, идей и образов заключен в этих томах красивой печати, переплетенных в кожу, с нарядными тисненными на них гербами и монограммами, с гравированными книжными знаками и наклейками торговых фирм на пестрой форзачной бумаге. Затхлость, запахи кожи, клея, слежавшейся бумаги создают тот чудесный аромат, который неизменно сопутствует этим чудесным старым томам; он долгие годы сохранялся в старинных книгах, в шкафах и даже в самих комнатах-библиотеках старых русских усадеб. Иной раз аннотация на полях, несколько слов, замечания, приписки волнующе воскрешают того, кто, может быть, первый раз сосредоточенно или с трепетом и любопытством перелистывал еще девственные страницы когда-то ведь тоже новой, только что родившейся книги. И потому старый французский томик в коже, с нарядным корешком, этим истинным фасадам, лицом книги, где золотыми буквами вытеснено ее название, ее имя, подобен той человеческой старости, которая в самых преклонных летах сохраняет не умирающим огонек юности.
Французская книга в русской усадьбе - разве не заслужила она величайшей похвалы, разве не от нее, в сущности, родилось все то, что связывается с понятием русской культуры?"