Раёк
Авторство Львова в постройке усадьбы "Раёк" не установлено никакими документальными данными. Достаточно, однако, сравнения с сохранившимися памятниками архитектурной деятельности Львова в Новоторжском уезде, чтобы считать весь ансамбль Райка - несомненным шедевром его творчества. Усадьбу строил в 90-х годах XVIII столетия генерал-аншеф Ф.И.Глебов, крупный земельный магнат, владевший кроме многочисленных доходных имений в разных губерниях Европейской России еще доныне сохранившейся дачей под Москвой - Покровским-Стрешневым. В книге "Mon aieule" рассказана его женитьба на Елисавете Петровне Стрешневой, женитьба, соединившая представителей двух старинных именитых боярских родов.
Первое, что поражает в Райке, это общая продуманность планировки, основанная на тщательном изучении архитектуры Палладио, чьи сочинения Львов изучил в подробности и даже перевел на русский язык.
Арка триумфальных ворот, как в раме, охватывает дом, помещенный напротив, с противоположной стороны громадного овального двора. От ворот в обе стороны расходятся, закругляясь, ряды тосканских колонн, увенчанных балюстрадой над архитравом. Назначение этих плоских ординарных колоннад чисто декоративное, иллюзорное, в соответствии с такими же, но уже двойными галереями напротив, примыкающими к дому, и ближайшими к нему павильонами. Каждая из колоннад с обеих сторон - от ворот и от дома - приводит к октогональному флигелю, попарно соединенными в свою очередь между собой длинными зданиями оранжереи, с одной стороны, и конюшни - с другой, замаскированными по фасаду все теми же рядами тосканских колонн. Четыре флигеля имели разнообразное практическое применение. В них были - экипажный сарай, театр, помещение для дворовых и т.п. Таким образом, в один архитектурный организм соединены были дворец и хозяйственные службы, органически слитые воедино, как это нередко практиковалось Палладио в его знаменитых виллах в окрестностях Виченцы.
Громадный овал двора превратился в луг. С него парадная лестница, в вышину цоколя, приводит к четырехколонному портику, украшающему фасад дома о девяти колонных осях. Колонны охватывают два этажа и заканчиваются треугольным фронтоном, врезающимся в одно из четырех полуциркульных окон светового барабана, венчающего всю постройку и несущего купол с шаром. Немного иначе обработан садовый фасад: здесь посередине врезается в дом лоджия и колонны, на этот раз с коринфскими капителями, расположены в два ряда - наружные образуют портик, а внутренние продолжают линию стены; лестничные сходы ориентированы здесь не прямо в сад, а на две стороны, по бокам. Луг с газоном и широкая просека ведут отсюда в парк. В общих чертах архитектура дома совпадает с усадебными постройками Львова в Никольском, Званке, Кирианове и, несомненно, восходит к Английскому дворцу в Петергофе, построенному Кваренги, одной из наиболее строгих палладианских построек в России. С указанными постройками совпадают не только композиция масс, но и многие детали. Каждое из средних окон на фасаде по сторонам портика отмечено особым фронтончиком, внося слегка акцентированное разнообразие в строгую и скромную декорацию стены. Любопытны в смысле определения "архитектурного почерка" Львова флигеля-павильоны; каждый из них на кубическом основании, открывающемся аркой на двор, несет октогональный ярус, перекрытый куполом и увенчанный круглым шаром. Такой тип постройки встречается в ранних церковных сооружениях мастера в Могилевском соборе, соборе Борисоглебского монастыря в Торжке и Арпачёвском храме.
Широкая просека по главной оси приводит к реке. Отсюда в оформлении лип снова вид на дом, ярко освещенный солнцем, - скрадывается пространство луга, и архитектура воспринимается как умело скомпонованный на картине пейзаж. Справа, неподалеку от дворца, стоит на искусственном пригорке легкая и изящная беседка-ротонда о восьми тосканских колоннах, несущих купол, увенчанный шаром. В полу беседки, выложенном каменными плитами, круглый, теперь заложенный прорыв - раньше служил он для освещения находящегося внизу, в пригорке, грота, вход в который, как всегда, под аркой из дикого камня. За несколько шагов выведен другой "подземный" ход в грот. Верно, так же как в Никольском, беседка-пещера была двухэтажной и служила одновременно и прохладным убежищем в жару, и погребом для хозяйственных нужд.
Умелые, продуманные пейзажные расчеты видны в этой части парка и поныне; с одной стороны, рисуясь ажуром колонн на фоне голубого неба, кажется беседка-ротонда радостным и изящным храмом-игрушкой; с другой стороны, венчая вход из дикого камня, обрамленный елями, кажется он "мрачно-романтичным", согласно вкусам конца XVIII столетия.
Другая колонная беседка находится ниже, около реки. Здесь шесть широко расставленных ионических колонн держат купол, снова увенчанный белокаменным шаром, как на всех постройках в Райке и довольно часто вообще у Н.А.Львова. Когда-то стояла в этом храмике фигура наяды - обезображенный остов ее до сих пор лежит неподалеку в траве. Мысль об этом круглом прозрачном колонном сооружении, где счастливо сочетаются заветы Палладио с античными надгробными монументами, по-видимому, занимала Львова. На полях принадлежащего ему тома сочинения Гиршфельда о садах и парках набросал он цветными карандашами подобную беседку... Кто-то содрал с купола железную крышу, вода неуклонно точит камни свода, опадает внутрь купола штукатурка, умело расписанная кессонами... Верно, недолго суждено стоять этому храмику-беседке...
Наиболее курьезный парковый павильон в противоположном крае парка. Верно, служил он некогда вольером, "затеей", кажущейся теперь праздной и ненужной, но в свое время ласкавшей глаз и обогащавшей слух* В плане это равносторонний треугольник со срезанными углами. К каждой стороне треугольника пристроена полуротонда, точно пополам разрезанная колонная беседка. Вспоминается - такими именно полуротондами была украшена оранжерея в погибшем Очкине, имении Судиенко, крупного черниговского помещика, бывшего другом Львова и сослуживцем его по почтовому ведомству. Ряды круглящихся колонн создают богатую игру света и тени, ярко прорабатываются ниши и круглые впадины над ними на скошенных углах здания, выкрашенного, как полагается, в белый и нежно-палевый тон.
Облинявшие росписи цветами и травами, различно подобранными в каждой полуротонде, как будто указывали на среду, свойственную птицам, в них некогда жившим, - сохранились также и пазы от вставлявшихся рам с сетками.
Еще один павильон, наиболее пострадавший от времени, построен по принципу веерообразной фигуры, имея по граням своим три четырехколонных тосканских портика, несущих фронтоны. Кто-то хотел, верно, использовать строительные материалы и разрушил одну из колонн - но, должно быть, не нашлось в современной жизни применения фигурному старинному кирпичу.
Все перечисленные парковые сооружения близки к постройкам в Павловском парке. Несомненно, исходя из Палладио, испытал Львов
влияние Ч.Камерона, восприняв его архитектурную грацию, характер его мягкого и изящного классицизма. От себя же внес архитектор то, что составляет иногда самое ценное в его дилетантском творчестве - выдумку. По-видимому, хозяин Райка предоставил художнику полную' свободу действия... В английском парке сохранились и другие еще "затеи"- грот из дикого камня над рекой и монументальная дамба, отклоняющая течение реки, также сложенная из круглых валунов. Роскошно разрослись липы старого сада, время наложило своеобразную патину на весь "ландшафтный парк"- разрушаясь, поглощаются природой произведения искусства, - и, верно, поэтому стала действительно близкой к "натуре" все же всегда ощутимая искусственность английского сада.
Предание сообщает, что Екатерина II, во время одного из своих путешествий, посетила имение генерала Глебова. Два арапа с громадными зажженными золочеными канделябрами открывали торжественное шествие. Эти осветительные приборы будто бы остались в Райке на память о высочайшем посещении. Было ли так в действительности или нет - кто знает; но в главном здании дворца стояли еще до революции эти грандиозные декоративные канделябры.
Теперь в доме нет мебели - но тем обнаженнее, тем заметнее стали потолки и стены, фрески и лепнина, очаровательные по своему изяществу, полные тонкого вкуса, чувства меры и декоративного чутья.
Нижний этаж - не главный, здесь росписи скромнее и проще; на главной оси дома - вестибюль, еще сохранивший два простеночных зеркала светлого дерева с бронзой. Парадная лестница сбоку - она кажется несколько узкой, подымаясь кверху одним только маршем. Две темные вазы, еще не вполне успокоенных, еще заметно рокайльных форм, стоят на постаментах в начале лестницы. Внизу в стены, в изящные лепные рамочки стиля Louis XVI, вставлены семейные портреты; это ремесленные копии, исполненные, верно, одновременно в связи с постройкой дома своим крепостным мастером; добросовестность копииста позволяет узнать в женском портрете с пышно взбитыми, напудренными волосами не дошедший до наших дней оригинал Вуаля, в портрете кнг. М.М.Прозоровской - работу Антропова, в парадных изображениях каких-то супругов - суховато-парадную кисть Гроота. На оборотах нет надписей; но ведь неизвестных этих помнили и знали - и не одна легенда связывалась, верно, с той или иной бабушкой, жившей в блестящий и радостный век Елисаветы и Екатерины. Едва ли назовет их кто-нибудь теперь, разве искушенный искусствовед или памятливый историк. После 1917 года потеряли они свои имена. Неизвестные... Точно боги-предки, боги-пенаты охраняют они старые стены дворца.
Среди портретов нет изображения Елисаветы Петровны Стрешневой, властной и надменной женщины, супруги строителя Райка Ф.И.Глебова. Повесть ее жизни прозрачно-поэтическими чертами рассказана в книжке "Mon ai'eule". Ее скульптурный портрет-бюст находился на лестнице в подмосковной Глебовых - Покровском-Стрешневе... Распылялось, переходя по женской линии, фамильное наследие. По чужим рукам ушли и родовые вотчины, и вещи, и портреты. В вихре последних лет закружились и рассеялись, как осенние листья, последние остатки искусства и быта... Разве только глаза и память кого-то из последних свидетелей вспомнят мастерскую по письму миниатюру-портрет гусарского офицера П.Ф.Глебова-Стрешнева, убитого при Бородине, вспомнят могилу генерал-аншефа Глебова на кладбище старицкого монастыря, портреты из дворца в Райке, черный профиль-силуэт Е.П.Глебовой работы Сидо в Новоторжском музее и ее могилу с подробной надписью на старом кладбище Донского монастыря, впрочем могилу, вероятно, срытую теми, для кого старые счеты с мертвыми - тоже ведь классовая борьба. Старые портреты безмолвны. Они расскажут о прежней жизни лишь тем, кто умеет говорить с ними на одном языке. Но язык этот почти позабыт, и мало кто его понимает.
Узкие проходы вдоль ступенчатого всхода образуют площадку верхнего этажа; чугунная решетка из типично классических, друг в друга входящих кругов охватывает лестничную впадину; здесь стены расчленяют пилястры - две скромно-резные двери, окрашенные в фиолетовый и желтый цвет, приводят в кабинет и аванзал. Однако главная, парадная артерия дома - не здесь. Ступеньки лестницы приводят прямо на площадку, украшенную каннелированными колоннами; напротив - дверь среди орнаментальной декорации, почему-то сдвинутая с оси; это всего только вход в совсем маленькую комнату-дежурку. Другие двери - направо и налево - приводят в столовую и залу.
Столовая - угловая комната. Ее убранство парадно-дворцовое. Часть окон выходит на садовый фасад - часть на боковой. На внутренних стенах двери в колонных порталах, над порталами полукруглые тимпаны с масляными в них картинами - потемневшими мифологическими композициями "под итальянцев". На стенах нарисованы панели и пилястры, и в расчлененных полях - как в помпейских росписях - помещены пейзажи; к несчастью, коснулись их руки маляра-реставратора, и не узнать в них более видов старого Райка.
Зато полностью сохранился оригинальнейший фриз под потолком из императорских портретов - цепь овальных медальонов в изящно сочиненных лепных рамках с горельефным венчающим их орлом, держащим в изогнутом клюве зеленый лавровый веночек. Галерею начинают царь Михаил - и рядом с ним его супруга, Евдокия Лукьяновна Стрешнева. Сразу понятным делается назначение этого фриза - ведь он цепью портретов до Екатерины II указывал на родство владельцев Райка с родом царствующей династии.
Высокие окна заливают зал светом - в квадраты стекол видны старые разросшиеся липы парка и синее, в узорах облетевших ветвей небо. В один ряд со столовой по боковому фасаду - лестница, приводящая в световой фонарь и квадратный небольшой кабинет, где по зеленоватому полю потолка летит все та же царственная птица орел...
Другая дверь с колонной лестничной площадки приводит в залу. Здесь мягче свет, струящийся сквозь четыре полуциркульные люкарны светового барабана, открывающегося круглым прорывом в потолке, и через окна, выходящие в затененную колоннами лоджию. Фрески на стенах - большей частью лепные гризайли, легкие орнаменты и медальоны, как бы подражающие резным камням в том вкусе смягченного классицизма XVIII века, который вырос из созвучных ему мотивов росписей Помпеи и Геркуланума. На боковых стенах залы - два камина с изящными бисквитными медальонами, под стиль общей декорации. Это тот "пошлейший" стиль, который первым нашел Адам в Англии и который потом, явившись темой для бесчисленных вариаций, распространился по Франции и другим странам, последней волной своей достигнув искусства русских крепостных XVIII века, которых ведь, по оригинальному заключению Е.П.Глебовой, можно научить всему чему угодно, даже манерам. Потолок залы, умело расчлененный кессонами, имеет в центре круглый прорыв, как в Пантеоне, прием, верно, поразивший Львова, не раз им употребленный - и в парковых сооружениях [Рылютного] и в церкви усадьбы Рай Вонлярлярских в Смоленской губернии. В куполе светового фонаря на фоне синего потемневшего неба летят в [божественных] позах боги Олимпа, верно, написанные все той же кистью доморощенного художника, изобразившего и мифологические сцены в столовой. В круглом световом фонаре - целая комната; может быть, здесь, в вечера празднеств и балов, размещался крепостной оркестр; в будние же дни так заманчивы были, верно, широкие круглящиеся диваны вдоль стены. Здесь с книгой в руках так хорошо мечтать под монотонный шум дождя, барабанящ<его> по крыше, под мерное воркованье голубей, спрятавшихся на чердаке от ненастья. В полукруглые окна видны просеки парка, овальный двор в колоннах, осыпавшиеся кроны вековых лип.
Парадность палладианского палаццо сочеталась в Райке с уютом русской усадьбы. Нетрудно представить себе в овальном аванзале скромно-изящные кресла стиля Louis XVI с горошинками и лентами, наборные столики marqueterie и клавикорды светлого дерева. Такое убранство подсказывают орнаментальные гирлянды роз, членящие стены, [легкие] лепные и живописные узоры потолка.
Соответствуя лестнице и кабинету противоположного крыла, расположены далее - гостиная в два окна и совсем маленький будуар. В гостиной dessus de porte образуют две фрески - на них фантастические изображения Нестора и Пимена летописцев, верно, снова отзвуки феодальных настроений, рассматривавших Раёк как фамильный замок-дворец. В будуаре, с дверью, выводящей на крышу колоннады, сохранился от былого убранства комод marqueterie с мраморной доской. И одно его присутствие подсказывает характер не сохранившейся здесь мебели. Последняя комната бельэтажа - парадная спальня, занимающая угол дома, выходящий в парк. Комнату разделяют по традиции две колонны фальшивого мрамора с золочеными коринфскими капителями. Конечно, стояла когда-то между ними кровать под пышным балдахином.
В октогональных флигелях - маленькие комнатки для дворни, учителей, домочадцев - в них, верно, давно уже нет остатков бытовой старины.
Ф.И Глебов не дожил до окончательной отделки усадьбы. Его вдова прожила еще много лет - но уже не ездила в Раёк, проживая преимущественно в своей подмосковной, селе Покровском. Наследники продали Раёк, продали его с фамильными вещами и портретами. Не хватало денег на поддержание дворца у последующих владельцев. Кое-как продержалось все до войны при Дубасовых. А потом неизвестно куда девалась обстановка, оголились внезапно комнаты, и вскоре заполнили пустые места однообразные шеренги кроватей - в Райке открылся дом отдыха товарищей пролетарской мануфактуры.
И здесь снова, как во многих других местах, не могут никак ужиться новый быт с тенями и призраками прошлого. Лунный свет чертит квадраты на стенах, проявляя то изящный орнамент, то капитель пилястры, то группу нежно прильнувших Амура и Психеи; все это кажется таким фантастическим с санаторной койки, в трепещущем серебристом луче. В незавешанные окна видны колонны, и в затуманенном сознании причудливо сплетаются Палладио, Помпея, Пиранези, русские усадебные липы, портреты XVIII века, тени, хороводы, охотничьи собаки - многообразные впечатления дня, показавшегося таким долгим и наполненным...
Монография о творчестве Львова написана цепью строений его в Нсвоторжском уезде, но все ли подобраны развеянные временем листки - кто знает?